Инвестиционный фонд mint capital

Работа в венчурном фонде дает большое количество эндорфинов, но вознаграждает миллионами только лояльных, терпеливых и умных.

Добро с кулаками

Расти пришлось в Набережных Челнах, куда родители, будучи комсомольцами своей эпохи, поехали строить КамАЗ. Детство ограничивалось двором, похожим на многие другие и в то время достаточно криминальным: либо ты дерешься, либо тебя бьют, и в основном без всяких правил. В один из походов в кино товарищу в ногу воткнули нож; в другой раз за игрушечный пистолетик из детского магазина нас отлупили так, что никаких пистолетиков еще долго не хотелось. Местная специфика предполагала, что бьют везде и при любых обстоятельствах. По нескольким делам я проходил свидетелем, потому что доставалось моим приятелям. Или другой эпизод: я подрался с одним хулиганом, потому что он обижал младшего брата моего товарища, через пару дней хулиган вернулся с друзьями, и мне досталось так, что очнулся я уже в больнице с сотрясением мозга.

Когда родители отправились в город Шуя Ивановской области строить очередной автозавод, я обрадовался, что наконец уеду из этого сверхкриминального региона. В Шуе прошли два моих последних школьных года. Приехав, я сразу решил «прописаться» и пошел на дискотеку. Вычислил лидеров. Одному на ногу наступил, другого толкнул, потом нырнул в толпу, всех растолкав. Думаю: «Сейчас мне “прилетит”, и будет понятно, кто на районе главный». Но многие из тех, кого я так или иначе «задел», не только меня не побили, а совсем наоборот — передо мной извинились. Я потом всю ночь не мог заснуть, до конца не веря, что мир вокруг меня вовсе не такой агрессивный и что мультики со счастливыми детьми по телевизору, «солнечный круг, небо вокруг» — все это, оказывается, есть на самом деле.

Несмотря на кулачные бои, учился я хорошо. Родители привили мне чувство стыда за тройки, хуже этого, по их мнению, не было ничего, потому что ты — уверенный середнячок, без права на победу и без права на второй шанс. А с таким подходом вариантов в детстве было не сильно много: за двойки мне дома не попадало так, как за тройки, но чувство стыда всегда толкало на пересдачу. Поэтому школу я окончил с медалью, а институт с красным дипломом.

Я всегда увлекался персональными компьютерами, сначала у мамы на работе, уверенно громя ряды космических пришельцев, затем в школе и, конечно же, в институте, где был один из лучших в городе компьютерных классов. Однажды еще в школе в городе Шуя ребята говорят: «Поехали в Иваново, в энергоинститут на олимпиаду по математике — пока будут проверять результаты, пустят поиграть на компьютерах на целых четыре часа». Добрались до Иваново, решили все задания, а главное, поиграли, из-за чего я был по-настоящему счастлив. Уже собираясь обратно, сунул нос в актовый зал, а в этот момент мое имя объявляют — оказывается, я выиграл олимпиаду.

Вышел оттуда, держа в руках диплом с пометкой: «Экзамен по математике засчитывается при поступлении». Это впоследствии очень помогло, поскольку конкурс был более 30 человек на место, вуз выиграл грант Техасского университета. И мы получили действительно хорошее образование, став первыми студентами экономического факультета Ивановского энергоуниверситета.

Доллар на рубль

Наш вуз не просто выиграл грант, а сотрудничал с университетом Техаса, и многие экономические дисциплины вели американские преподаватели. Традиций на факультете никаких не существовало — он только открылся, и я поступил на первый курс. Все, что происходило в рамках нашего образования, было одним сплошным экспериментом. Мы учились, и вместе с нами учились преподаватели, что давало нам зеленый свет на всех направлениях.

Жизнь в общаге располагала к предпринимательству, потому что денег, само собой, не хватало, одним из моих первых бизнесов стал летний бар на Рубском озере, где находятся спортивные лагеря у всех ивановских вузов. Мы с однокашниками пошли к ректору, убедили его в том, что нам, студентам, это нужно — мы ведь должны на практике отрабатывать все, чему нас учили в те годы профессора-американцы. Стартового капитала, конечно же, не было. Но мы тогда изучали закон об акционерных обществах, и совершенно логично, что, заручившись поддержкой нашего декана, мы создали мини-акционерное общество, акции которого приобрел весь поток, включая декана и многих преподавателей.
Таким образом, мы «фондировали» идею с помощью своих же однокашников. Потом выпустили красиво оформленные сертификаты и собрали бригаду студентов, которые работали в баре посменно. Арендовали в лагере библиотеку. Я с приятелем сколотил барную стойку, днем мы продавали сок и жевательные резинки, вечером вели бухгалтерию и управленческий учет. По итогам первого года на каждый вложенный рубль к концу летних каникул мы заработали доллар — довольно неплохо для начинающих экономистов конца 1990-х. Для нас это был шикарный опыт и прекрасно проведенное летнее время. Бар просуществовал года три, пока я не уехал во Владимир заниматься более масштабными проектами.

Цифры по-взрослому

В 1994 году, когда я учился на четвертом курсе, вместе с товарищем подрабатывал написанием бизнес-планов. Один из них попал в инвестиционный фонд, основанный в городе Владимире. Оттуда позвонили и спросили: «Кто писал?» Говорю: «Я писал». Так после летней практики меня взяли в Центральный российский региональный венчурный фонд, которым управляли немцы Михаэль Краузе и Отто Пейло из Deutsche Handels Bank. Тогда же, в 1994-м, была запущена программа Европейского банка реконструкции и развития по созданию первых венчурных фондов в России. Их было всего 11, и основной задачей был поиск и фондирование первых private equity сделок. Фактически мы одними из первых участвовали в становлении всей индустрии в России. К 1998 году наш фонд объединили с петербуржским, где управляющим был известный немецкий Private Equity фонд Quadriga Capital. Макс Ромер до сих пор занимает лидирующие и уже ветеранские позиции на европейском инвестиционном рынке.

У нас в CRRVF (Central Russia Regional Venture Fund) под управлением было 30 млн долларов и столько же у петербуржцев. С 60 млн долларов мы уже стали сильной организацией, и многие из первых сделок оказались вполне успешными, хотя венчурными их назвать нельзя. В то время я стал изучать цифры и модели по-взрослому и очень продвинулся в финансовом моделировании, когда работал с ГК «Телеком-Инвест». Мы собирались выступить в роли иностранных инвесторов компании, которая впоследствии превратилась в МегаФон. О телекоммуникационном бизнесе я, конечно, мало что знал, но уже понимал, что почем, где и как формировалась маржа.

В 2000-м я защитил диссертацию по венчурному капиталу, вернее, его отсутствию в российских регионах. Честно признаюсь, сделать вклад в науку захотелось скорее для того, чтобы не ходить в армию, потому как это был единственный законный способ избежать призыва. А поскольку тема была более-менее инновационная, мне не пришлось высасывать из пальца научную новизну, я писал о том, чем занимался профессионально и каждый день.

Общий вывод был сделан такой: в ближайшие 20 лет венчурного капитала в стране не появится. Так, собственно говоря, оно и случилось.

Покупать и управлять

Объявление «требуются инвестиционные менеджеры» я прочел в газете «Ведомости» в 2000 году, отправил свое резюме. Мне перезвонили, и уже через несколько дней я был на собеседовании в кабинете Андрея Косогова, который в те годы возглавлял весь инвестиционный блок Альфа-Банка. После пяти лет работы с немцами Альфа выглядела очень необычно и многообещающе, да и Андрей Косогов произвел на меня суперпозитивное впечатление: сегодня мы друзья и партнеры, чем я, безусловно, очень горд. Он искал людей, которые бы строили в регионах инвестиционный бизнес. Нас было человек 15, я — самый молодой. Андрей предложил поехать в Иркутск или в Екатеринбург, последний, конечно, был поближе, что предопределило выбор. Я сел в свою Volvo, запихнул в багажник стиральную машину и проехал с этим чудищем 2000 километров из Ярославля в Екатеринбург. Однако уже через девять месяцев меня перевели в Москву выстраивать в банке управление собственных инвестиций. Тем не менее Екатеринбург для меня теперь не менее родной город, чем Ярославль или Иваново.

Альфа была сильной и жесткой структурой: опытные люди, потрясающая школа жизни. Ненадолго возглавив управление собственных инвестиций, я попал на инвестиционный комитет Альфа-Банка. Многие не понимали, что я там делаю, но Андрей Косогов мне очень много делегировал. И за это, конечно, я ему бесконечно благодарен: при моих 20 с плюсом лет он позволял мне заниматься вещами, которые в другой организации были бы невозможны без родственных или дружеских отношений. Довольно скоро я понял, что инвестиционный департамент в том виде, в котором он был основан, существовать не сможет. Снизу в буквальном смысле давило управление активами, сверху — корпфин: незавидное положение между двумя успешными и весомыми банковскими структурами. Я же, проработав более пяти лет в инвестиционном фонде, предполагал, что буду сам и покупать, и управлять, и продавать, и как будто бы наступал всем на пятки.

Поэтому какое-то время спустя мне хватило смелости утвердить на инвестиционном комитете Альфа-Банка создание самостоятельного инвестиционного фонда Alfa Private Equity, который позже переименовали в Alfa Capital Partners и в который Альфа-Банк проинвестировал стартовые 50 млн долларов. Так и было записано в том решении инвестиционного комитета летом 2001 года. С этой бумажкой я потом ел, спал, дышал. Ходил с ней во все двери, пробивал создание новой структуры в рамках Альфа-Банка, где банк был одним из ее акционеров. Так началось создание полноценного инвестиционного офиса, в который спустя несколько месяцев мы наняли Ричарда Собела в качестве его главы. Доход на время создания приносила продажа обесцененных на тот момент активов, находящихся на балансе Альфа-Капитала. Их накопили во время ваучерной приватизации, и они практически ничего не стоили. Тем не менее с продажи удалось заработать достаточно, чтобы фондировать зарплаты, офис и другие операционные расходы. Я приносил доход и получал бесценный опыт фондостроительства.

ОК, будем адаптироваться

В 2005 году, как раз когда я собрался поступать в бизнес-школу, меня позвали к себе мои приятели-шведы — основатели Mint Capital Ульф Перссон и Фредерик Экман.

Я уже имел 10 лет опыта в индустрии, хорошо знал весь рынок. К слову, настоящих профессионалов в нашей среде даже сегодня не так много, а тогда почти не было.

И вот на черном Mercedes S-класса из собственного кабинета в особняке Альфы я приехал в оупен-спейс за столик из IKEA. А у моих партнеров были не самые новые Škoda и Volvo. Вот оно, настоящее предпринимательство, понял я, так оно и выглядит — надо адаптироваться. Тело быстренько привыкло к синему икеевскому стулу и маленькому столу в нашем скромном по размерам, но уютном офисе Mint Capital. Хоть я и был избалован образом жизни в крупных корпоративных структурах, но сказал себе: «ОК, будем заново учиться играть по другим правилам».
В фонде было около 100 инвесторов, практически все скандинавы, и около 130 млн долларов в управлении. Было, конечно, очень интересно работать с людьми с другим менталитетом, разбираться, почему и зачем они инвестируют, чего хотят достичь. Мы спорили практически по каждой портфельной компании, защищая ту или иную инвестиционную возможность.

Вот пример: в 2015 году Mint инвестировал в компанию Элекснет, первопроходца индустрии платежных терминалов. Очень сильным аргументом во время презентации на инвестиционном комитете была простая картинка — терминал Элекснет и очередь к нему из 20 человек. Чуть позже возникла Объединенная система моментальных платежей (группа ОСМП), основанная Сергеем Солониным и достаточно быстро превратившаяся в нашего основного конкурента. Несколько лет спустя она была переименована в группу компаний QIWI, конкуренция с которой обострялась с каждым годом. Однажды мы пошли на обед с Сергеем Солониным, Юрием Мильнером (основателем DST Global. — Прим. ред.) и Ульфом Перссоном (сооснователем Mint. — Прим. ред.). Юрий кратко сформулировал идею: забыть о конкуренции, объединить процессинговый бизнес, отказавшись от терминального, стать самым крупным платежным агрегатором, провести IPO.

Мы тогда отказались, и, на мой взгляд, напрасно. Мы сильно конкурировали в тот момент, и нам не хватило стратегического видения для того, чтобы забыть о прошлом и начать писать историю с чистого листа. Ни я, ни Ульф не поверили в серьезность намерений, не захотели брать бизнес-риски и как результат упустили возможность поучаствовать в успешном проекте группы QIWI, которую рынок оценил более чем в миллиард долларов несколько лет спустя.

Однако у шведов я тоже многому научился, по-другому взглянул на предпринимательский мир. В какой-то степени учился фандрайзингу, так как нам пришлось сделать десятки, если не сотни презентаций, собирая второй фонд Mint Capital. Я уходил из Mint не потому, что чем-то был недоволен: к тому моменту я уже отучился в Чикагской бизнес-школе, а после нее появился новый драйв, как после диссертации — надо было что-то менять, создавать новое, рисковать. Поэтому когда Сергей Солонин поделился идеей создания iTech Capital, я быстро увлекся.

Основание iTech Capital

Начиналось все с одного фонда, специализирующегося на инвестициях в технологические компании России, и русских основателей, создавших бизнесы за рубежом. В 2011 году мне удалось собрать более 100 млн долларов с более чем 40 российских частных инвесторов и семейных офисов. Первые же две сделки оказались неудачными, несмотря на почти 15 лет инвестиционного опыта и уважаемых партнеров вокруг.

Вообще, о неудачах можно и нужно говорить, так как они нас закаляют. Потеряв сравнительно небольшие деньги на неправильных с точки зрения этапов и стратегий сделках, мы сфокусировались на том, чему я учился всю свою жизнь — инвестициях в зрелые компании на более поздних стадиях в интернете, так называемых Growth Capital Sector Specific инвестициях. Результатом стал успешный портфель, генерирующий сегодня стабильный дивидендный поток. В последний год мы начали активно выходить из портфеля первого фонда, последние сделки выглядят очень достойно, да и мы на мировом фоне не ударяем в грязь лицом и во многом более качественно управляем частным капиталом, чем мои западные коллеги. Сегодня iTech — это семья разных по структуре и стадиям инвестирования фондов от совместного частно-государственного партнерства под названием Skolkovo Digital до Global Sport Opportunities, специализированного фонда, фокусирующегося на инвестициях в мировой спортивный рынок.

Сегодня у меня есть задача превратить iTech в независимую от Глеба Давидюка структуру, создать устойчивое партнерство, вырастив и воспитав поколение результативных менеджеров. Это очень непросто: молодежь заставляет менять традиционное понимание рабочих ценностей, приходится искать новые мотивационные инструменты, новые подходы к молодому, не видевшему бытовых сложностей поколению.

Тем не менее, оставаясь требовательным руководителем, я, например, искренне радуюсь успехам Михаила Фридмана, который с партнерами смог построить ту Альфу, которую не сломили ни российские кризисы, ни смена поколений. Я радуюсь успехам Рубена Варданяна, который построил Тройку, ставшую в свое время крупнейшим частным инвестиционным банком страны.
Одно могу сказать совершенно точно: я благодарен судьбе за то, что более 20 лет занимаюсь любимым делом и по-прежнему учусь, учусь и учусь. Потому как среднестатистический цикл сделки с частным капиталом — это 5–7 лет, что само по себе предполагает взвешенный подход, усидчивость и хорошо организованный образ жизни.

Бег со смыслом

Информационные технологии, интернет — это среда, в которой миллиардные компании, или единороги, как их принято называть, возникают с завидным постоянством на протяжении последних 10 лет. Уже невозможно не замечать, насколько существенно влияние всего, что связано с компьютерами, телефонией, программированием, данными и так далее. Все, что принято называть технологическим прогрессом. Интернет как неотъемлемая частичка этого ­самого прогресса привлекает миллионы инвесторов сравнительно низкими барьерами для входа. Какие-нибудь 50–100 тыс. долларов, проинвестированные в тот или иной стартап, записывают тебя в лигу ангелов-инвесторов. Безусловно, низкие барьеры для входа рождают огромное количество спекулятивных ожиданий: кажется, что ты лучше, чем многие другие, и существенно недооцениваешь фактор конкурентной борьбы.

И если увлекаться ангельским инвестированием в свободное от основного дела время, вероятность потерять все свои деньги равносильна вероятности проигрыша в казино. Это, конечно, не значит, что ничему нельзя научиться. Можно даже поймать своего единорога. Но придется за ним побегать.
Такой бег продолжается 24 часа в сутки. И важно помнить, что профессиональные управляющие фондами — это не спринтеры, это марафонцы. На практике же многие, кого я встречал, посвящают инвестициям не более чем свободное от работы время. И получается так: человек дает часть своего бонуса от большой крупной корпорации друзьям-стартаперам. Потом понимает: что-то не то, и начинает с друзьями разбираться в технологическом стартапе с колокольни своего опыта — большого корпоративного бизнеса. История, как правило, заканчивается тем, что люди перестают быть друзьями либо стартаперы получают деньги еще и еще, пока кормушка не опустеет. К сожалению, это объективная реальность, которую мало кто хочет воспринимать, находясь в эйфории спринтерского забега за юникорнами.

Мир технологических инвестиций очень интересен, изменчив и способен вознаградить усидчивых сполна. Я по-прежнему получаю огромное удовольствие от того, что судьба забросила меня в этот океан, где еще многое не изучено и многое предстоит познать.

Инвестиционные фонды: кто дает деньги?

«Клерк» Рубрика Менеджмент

Мария Зуева
Apple Computers, Microsoft, Intel — все эти могущественные компании были когда-то совсем небольшими фирмами. И все они выросли благодаря инвесторам, увидевшим в их бизнесе потенциал высокого роста и, следовательно, выгодного вложения капитала. Возможно ли такое в России? Что представляет собой сегодня отечественный рынок прямых инвестиций — «закрытый клуб» или финансовое сообщество, готовое предложить предпринимателям реальные инструменты по развитию их бизнеса?

Главные игроки

По оценкам Сергея Вахтерова, заместителя шеф-редактора журнала «Рынок ценных бумаг», сегодня в России насчитывается 50-70 фондов прямых инвестиций. Среди них доминируют крупные иностранные структуры, вкладывающие в российские компании суммы не меньше $7-10 млн. Российский растущий рынок привлекает их довольно высокой нормой прибыли. Так, в США финансовый инвестор, перепродавая свой пакет акций, увеличивает свои вложения в среднем на 15-25%. Те же, кто работает на российском рынке, ждут от инвестиционных проектов не менее 30-35% прибыли.

Наиболее успешными по числу удачных сделок и размеру прибыли можно назвать фонды Baring Vostok Capital Partners, AIG-Brunswick Millennium fund, Инвестиционный фонд «США — Россия» (управляющая компания — Delta Capital Managment). Также стоит отметить и работу фондов, управляемых компаниями Russia Partners Management LLC и Sputnik Technology Ventures, которые начали в первой половине 90-х и чьи средства на данный момент уже полностью проинвестированы.

Большинство российских компаний, в которые влили капитал эти фонды, у всех на слуху. В списке вложений AIG-Brunswick Millennium fund — «Вымпелком», IBS, ЦУМ, «Северо-Западный Телеком». Фонды, находящиеся под управлением Baring Vostok, осуществили инвестиции в компании Story First (телеканал «СТС»), сеть ресторанов «Росинтер», корпорацию «Слад&Ко». Фонд «США — Россия» вложил средства в 41 компанию, в числе которых DeltaBank, DeltaCredit банк, DeltaLeasing, проданная в ноябре Baring Vostok, сеть супермаркетов SPAR, компания Saint Springs (минерализованная вода «Святой источник»), проданная не так давно корпорации Nestle, Ломоносовский фарфоровый завод.

Чем больше — тем лучше

Иван Родионов, управляющий директор московского представительства фонда AIG-Brunswick, так объясняет ситуацию:

— Нас интересуют зрелые с точки зрения корпоративного менеджмента предприятия. А главным критерием зрелости являются величина оборота и доход. Если идет речь о производственной компании, то мы готовы работать с теми, чей годовой оборот достиг $10-20 млн. Для торговых фирм эти цифры будут в пять-шесть раз больше. Предприятия с таким оборотом — это уже не «группа товарищей», а вполне зрелая корпоративная структура.

— Чем короче история компании, тем ниже вероятность, что вложения будут успешными, — говорит инвестиционный менеджер фонда Baring Vostok Михаил Ломтадзе.

Другая причина, по которой крупным зарубежным фондам невыгодно работать с небольшими инвестициями, это высокие затраты на организацию каждой сделки. Взять, к примеру, юристов или аудиторов, чьи гонорары могут составить десятки тысяч долларов. Для инвестора важно, чтобы эта часть работы была сделана идеально. В противном случае фонд может понести убытки. Скажем, если на заре своей юности компания была неправильно зарегистрирована.

Есть и другая причина, по которой крупные западные фонды не работают с небольшими компаниями.

Так, управляющая компания Baring Vostok поднимала три фонда, каждый из которых в силу успеха увеличивался в размерах. Капитал первого составлял $160 млн., второго — $205 млн., третьего — $250 млн. С ростом фонда у руководства компании было два варианта действий: или расширять круг проектов, или увеличивать объем каждой инвестиции, сохраняя привычное количество сделок. В итоге решили пойти по второму пути, чтобы не наращивать штат сотрудников. И если первый фонд вкладывал примерно по $5 млн. в компанию, то фонд, который работает в настоящее время, берется только за проекты, начинающиеся с $20 млн.

Стоит отметить, что тенденция укрупнения характерна не только для Baring Vostok, но и для других крупных иностранных фондов. Хотя, с другой стороны, преимущества есть и у небольших фондов: они значительно быстрее принимают решения, а значит, могут работать более эффективно.

Директор Российского технологического фонда Алексей Власов считает, что работу с небольшими проектами затрудняют туманные перспективы выхода из инвестиционной сделки. Ведь главная цель финансового инвестора — увеличение стоимости своей доли в проинвестированной компании и продажа ее стратегическому инвестору.

— Крупные финансово-промышленные группы и промышленные компании, чаще всего выступающие сегодня в роли «стратегов», мало интересуют сделки менее $10-15 млн., — утверждает Алексей Власов.

— Размер имеет значение, — говорит Иван Родионов. — Для мелких и средних компаний выход из инвестиций в течение 3-4 лет через публичное предложение акций (IPO) или продажу стратегическому инвестору существенно труднее, чем для крупных.

Миллион к миллиону

— Вкладывая капитал по частям, мы минимализируем свои риски, — рассказывает Патриция Клоэрти, один из самых авторитетных частных инвесторов США, президент фонда «США — Россия». — Мы можем начать с $1 млн. и довести размер инвестиций до $200 млн. Я всегда придерживалась такой тактики. Например, в семидесятых годах я вложила $1 млн. в только стартовавшую тогда компанию Apple Technologies. Когда стало очевидно, что бизнес пошел, моя компания на протяжении нескольких лет вливала в него еще по $2 млн., что позволило Apple вырасти во всемирно известную корпорацию.

Подобным образом фонд «США — Россия» сегодня работает с одной российской компанией, занимающейся спутниковым телевидением. Он начал работу с ней с вложения нескольких миллионов долларов, а сейчас объем сделанных им инвестиций дошел до сотни. Есть такой пример и в практике Baring Vostok, чьи первоначальные инвестиции в компанию Burren Energy, занимающуюся разработкой нефтяных месторождений в среднеазиатских странах, в 1994 году составили $0,5 млн. Инвесторы почувствовали, что у этого проекта большое будущее, и чутье их не обмануло. В последующие годы в Burren Energy был сделан еще ряд вложений. В результате она стала международной компанией с головным офисом в Лондоне, получила выгодный подряд в Африке и разместила свои акции на английской фондовой бирже. В 2003 году средний годовой оборот Burren Energy составил $76 млн.

Так что определенный шанс заинтересовать крупный фонд остается и у компаний с небольшим оборотом. Главное — предложить многообещающий проект. Но стоит учесть: не все крупные фонды считают рациональным для себя долгосрочные проекты. Например, AIG-Brunswick не ведет проект больше 3-4 лет, так как при большем сроке доходность инвестиций существенно падает.

Отраслевая «дискриминация»

— Сейчас ситуация совсем не та, что была десять лет назад, — считает Патриция Клоэрти. — Тогда большинство заявок на инвестиции, которые поступали к нам, были от сырьевых, бывших оборонных и космических предприятий России. За последние несколько лет созрело поколение молодых русских предпринимателей, которые стараются строить свои компании в соответствии с западными стандартами. Они и привлекают инвестиции в потребительские отрасли. Так, в нашем портфеле почти все сделки именно такие.

Подобную тенденцию отмечает и Иван Родионов. Он особо подчеркивает преимущество потребительского рынка по сравнению с рынком b2b (business to business) — услуг и товаров для бизнеса.

— В настоящее время наиболее надежно инвестировать в те отрасли, где конечным потребителем становится частное лицо. Частному клиенту каждый день нужно есть, пить, ему хочется развлекаться, покупать красивые вещи. Эти желания куда более постоянны, чем потребности клиента корпоративного.

По мнению Ивана Родионова, очень привлекательны для инвестора сегодня отрасли, связанные с брэндингом и рекламой.

— Здесь у России очень высокий потенциал. Реклама в прессе и на телевидении все еще стоит в несколько раз дешевле, чем на Западе, а в головах людей до сих пор много места для информации о новых торговых марках, за которые они готовы платить деньги. Для меня лично эти области гораздо более привлекательны, чем тяжелая промышленность, где Россия не представляет понастоящему большого интереса. Разговоры о том, что производственные проекты можно проинвестировать и продать с большой выгодой «стратегу» из-за низкой стоимости рабочей силы, не выдерживают критики. Производительность труда российского рабочего в четыре раза ниже, чем западного. И в связи с этим у инвестора могут возникнуть серьезные проблемы.

Некоторые отрасли неинтересны инвесторам из-за трудностей с выходом из проекта после окончания инвестиционного периода. Например, к ним относятся строительные компании. Традиционно непривлекательны и бизнесы, связанные с эксплуатацией недвижимости, — кинотеатры, цирки, аквапарки, ритейл, логистика.

— Такие виды предприятий очень сложны для инвестора, потому что сочетают в себе два вида бизнеса, — говорит Иван Родионов. — Один из них связан с эксплуатацией недвижимости. Он недоходный (около 15% годовых), но при этом совершенно безрисковый. А другой — например, закупка и прокат фильмов для кинотеатров — наоборот, предполагает высокий риск и доходность под 50%. Объединенные друг с другом, они не устраивают инвестора, поскольку невысокая суммарная доходность не соответствует повышенным рискам.

Альтернатива гигантам

Среди них можно отметить Intel Capital Fund, который появился в России с января 2003 года. Капитал, находящийся в его распоряжении, на 100% принадлежит компании Intel, предпочитающей, что неудивительно, инвестировать средства исключительно в информационные технологии. По словам Мари Трекслер, генерального директора центрально- и западноевропейского отделения Intel Capital, нижняя черта интересов этого фонда обозначена цифрой $500 тыс. Оптимальным вложением Intel Capital считает инвестирование суммы в пределах $2-3 млн. Свою первую и пока единственную сделку в России фонд совершил в мае 2003 года, проинвестировав на $10 млн. совместно с Международной финансовой корпорацией российскую компанию ru-Net Holdings, владеющую интернет-проектами yandex.ru и ozon.ru.

Другой частный иностранный фонд, работающий с относительно небольшими компаниями, — шведский Mint Capital. Он специализируется на компаниях из так называемого сектора ТМТ (телекоммуникации, информационные технологии и СМИ). В отличие от Intel Capital, в распоряжении которого находятся исключительно средства корпорации Intel, шведы привлекли в свой фонд средства нескольких крупных компаний: Boeing, Oriflame, одного зарубежного банка и нескольких частных инвесторов. Фонд провел в России уже шесть инвестиционных сделок.

Однако работу зарубежных фондов с небольшими компаниями пока можно назвать исключением из правил. Тем более что все вложения были сделаны за последние два года, еще ни одна из проинвестированных компаний не продана «стратегу», и оценивать успешность этих сделок пока рано.

Венчурные инвестиции

Венчурный инвестор финансирует компанию, как правило, на ранней стадии развития. Она может не иметь за плечами больших успехов, но должна владеть новой технологией, позволяющей вывести на рынок новую продукцию, на которой есть шанс заработать сверхприбыль. Как правило, отдача, которую венчурный инвестор ждет от проекта, начинается от 60%.

Однако при этом венчурное инвестирование очень привлекательно для малого бизнеса. Инвесторы, вкладывающие деньги в технологичные компании, готовы работать с меньшими суммами. Их инвестиции начинаются с нескольких сотен тысяч долларов.

Оплотом мирового венчурного бизнеса считается Силиконовая долина в США. Но подобраться к ее капиталу у российских компаний пока не получается. Большинство американских инвесторов, как выразился Александр Каширин, генеральный директор российской компании «Академ-Партнер», предпочитают вкладывать деньги в компании, находящиеся не дальше тридцати минут езды на машине от офиса. Такой бизнес для них и надежнее, и понятнее. Поэтому пионерами в этой области становятся немногочисленные российские венчурные фонды, которые используют деньги как отечественных инвесторов, так и инвесторов зарубежных. Однако проекты, проинвестированные ими, можно пересчитать по пальцам.

Один из первых венчурных фондов, появившихся в нашей стране, — Российский технологический фонд, штаб-квартира которого находится в Санкт-Петербурге. Его учредители — британская компания Limited, финская SITRA и ряд частных инвесторов.

Фонд позиционирует себя как источник финансирования для малых предприятий и готов инвестировать в них от $200 тыс. до $600 тыс.

Консорциум «Альфа-групп» в мае 2003 года заявил о создании фонда «Русские технологии». Размер его капитала составляет $20 млн., которые он планирует перераспределить между десятью-пятнадцатью компаниями, занимающимися нанотехнологиями, биотехнологиями и материаловедением. Вслед за ним был создан Фонд новой экономики (NEF), основным инвестором которого стала группа «Интеррос». Он также планирует вкладывать свои средства ($100 млн.) в высокотехнологичные компании.

В ближайшие два года открытие новых инвестиционных фондов планирует инициировать Российская ассоциация венчурного инвестирования (РАВИ). Осенью этого года она провела конкурс на право создания венчурных региональных и отраслевых фондов с участием средств Всероссийского инвестиционного фонда (ВИФ), в распоряжении которого находятся средства федерального бюджета.

Три года назад венчурное направление было открыто московской финансово-инвестиционной компанией «Лидинг». За это время она проинвестировала около $1 млн. в пять проектов. В первый из них, связанный с производством бытовых моющих средств, было вложено $400 тыс. Другие инвестиции «Лидинга» также связаны с инновационными технологиями.

В процессе формирования сейчас находится российский венчурный фонд «Инновация», управляющей компанией которого станет «Академ-Партнер». Его руководитель Александр Каширин около года работает над тем, чтобы «поднять деньги» фонда, создать пул инвесторов из зарубежных стран и различных регионов России. Сложности, с которыми он столкнулся, хорошо объясняют причины, по которым отечественное венчурное инвестирование находится далеко позади западного.

— С одной стороны, мы прекрасно видим, что у венчурного финансирования в России огромное будущее, — рассказывает Александр Каширин. — Именно компании, построенные на интеллекте, представляют наибольший интерес для инвесторов. Поэтому многие удивляются, что западные инвесторы не спешат с нами сотрудничать. А ведь на самом деле России просто нечего будет предложить крупному венчурному фонду, если он решит с ней работать. В России пока очень мало инновационных компаний, отвечающих требованиям классического венчурного капитала.

Знания — деньги

Главная проблема состоит в том, что компании, предлагающие свои проекты, делают упор на описание достоинств своих изобретений. А венчурные капиталисты в первую очередь оценивают не научную дерзость ноу-хау, а их рыночные перспективы и уровень менеджмента, который требуется, чтобы запустить в производство новинку. Инвесторы финансируют не изобретателей, а команду, в которой должны быть и ученые, и сильные менеджеры, прекрасно ориентирующие на рынке и знающие, как предложить ему свой товар. Только сочетание этих факторов дает реальный шанс эффективно использовать деньги, вложенные в проект.

Другая проблема связана с регистрацией прав на интеллектуальную собственность. До сих пор в России нет механизма, позволяющего без риска использовать в частном предпринимательстве бизнес-технологии, созданные при участии государства. К тому же российские патенты защищают изобретения только на территории нашей страны, а получение патентов за рубежом требует больших финансовых и временных затрат. Именно эти проблемы не позволяют работать с российскими инновационными технологиями, например, фонду «США — Россия».

— Американские инвесторы, чей капитал мы привлекаем в свой фонд, требуют, чтобы получатели инвестиций отвечали четким критериям, — рассказывает Каширин. — Наложив их на российскую действительность, мы поняли, что им соответствуют немногие. А единичные проекты инвесторов не интересуют. Специфика инвестирования в инновационные технологии состоит в том, что из тысячи проектов, которые рассматривает фонд, отбирается не более десяти. А в конечном счете, лишь два-три приносят реальную прибыль, которая покрывает все расходы фонда по работе с неуспешными проектами. Пока мы можем обеспечить инвесторам поток предложений.

Кстати, те же проблемы и у крупных инвестиционных фондов, работающих с традиционными видами бизнеса.

— Мы не можем пожаловаться на отсутствие интереса со стороны предпринимателей. Но большинство из тех, кто обращается в фонд, совершенно не в состоянии объяснить нам, каким образом может принести фонду прибыль, — говорит Иван Родионов. — Мы работаем с крупным бизнесом, но даже у таких предприятий стратегическое управление пока очень слабое. Руководителей любого из них можно поставить в тупик, попросив написать стратегию развития своего предприятия на пять-десять лет вперед.

К счастью, инвестиционное сообщество уже осознало эту проблему, и чем дальше, тем больше внимания уделяет просвещению и обучению потенциальных партнеров.

Так, фонд «США — Россия», управляемый компанией Delta Capital, в 2002 году создал Центр предпринимательства «США — Россия», организующий семинары и конференции для предпринимателей. Инвестиционная компания «Лидинг» с нуля инкубирует проекты, помогает предпринимателям создать нужную, понятную структуру их бизнеса. А РАВИ сейчас создает в Приволжском федеральном округе сеть коучинг-центров, в которых будут обучать потенциальных инвесторов и предпринимателей, желающих строить свой бизнес по всем законам. Большую образовательную работу ассоциация проводит на венчурных ярмарках, которые проходят в России ежегодно. На последней ярмарке, состоявшейся в октябре в Перми, было представлено 54 проекта.

Но не стоит питать иллюзий: стремительного роста рынка прямых инвестиций в ближайшее время в России не будет.

— Современные схемы у нас не работают, — заявил на недавней венчурной ярмарке в Перми, генеральный директор фонда «Русские технологии» Михаил Гамзин. — Выход один — создавать маленькие фонды и инкубировать проекты. То есть делать венчурный бизнес в России так, как на Западе он делался 30 лет назад, когда этот рынок только зарождался.

ИНВЕСТИЦИОННЫЕ ФОНДЫ, АКТИВНО РАБОТАЮЩИЕ В РОССИИ

Название фонда	Управляющая компания	Объем капитала	Инвестируемые отрасли	Min-max размер инвестиций	Контактные телефоны
Mint Capital	Mint investments Ltd.	$21 млн.	Хайтек, медиа, телекоммуникации	$0,5-2 млн.	(095) 933-31-61
«Русские технологии»	Консорциум «Альфа-Групп»	$20 млн.	Инновационные технологии	$1-3 млн.	(095) 255-83-64
АIG Brunswick Millenium Fund	АIG Brunswiсk Capital Management	$288,5 млн.	Широкий круг отраслей	От $7 млн.	(095) 961-20-00
Baring Vostok Private Equity Fund	Baring Vostok	$205 млн.	Предприятия нефтяной и газовой промышленности, производство потребительских товаров, телекоммуникации, СМИ, высокие технологии и сфера услуг	$2-20 млн.	(095) 967-13-07
Intel Capital	Intel	Нет данных	Компьютерные технологии	$0,5-100 млн.	(095) 721-49-63
Российский технологический фонд	RTF Management Ltd.	$5 млн.	Инновационный бизнес, начальные стадии	$0,3-0,8 млн.	(812) 244-25-06
Инвестиционный фонд «США — Россия»	Delta Capital Managment	$440 млн.	Телекоммуникации, СМИ, высокие технологии, финансовые услуги, потребительские товары	$0,5-10	(095) 960-31-31
Quadriga Capital Russia	Quadriga Capital	$60 млн.	Расширение производства	$1-10 млн.	(812) 325-84-74
ESN-Leader Capital Fund	ESN-Leader Capital Advisor Limited	$100 млн.	Фармацевтика, здравоохранение, потребительские товары, розничные сети, хайтек	$5-20 млн.	(095) 961-11-34
Eagle Urals Fund	Eagle Venture Partners	$33 млн.	Нет предпочтений	$1-10 млн.	(3432) 787-174
Eagle Black Earth Fund	Eagle Venture Partners	24 млн. евро	Нет предпочтений	$1-10 млн.	(095) 234-42-17
Eagle Smolensk Fund	Eagle Venture Partners	$12 млн.	Нет предпочтений	$1-10 млн.	(095) 234-42-18
Региональный венчурный фонд Северо-Запада и Запада Росии	Norum	$88 млн.	Нет предпочтений	$1-8 млн.	(812) 320- 04-04

* В таблицу включены фонды, которые в данный момент
рассматривают заявки от компаний на получение инвестиций.

https://medium.com/@iTechCapital/publications-6ab80653d8fb
https://www.klerk.ru/boss/articles/8610/