AGLOV
Страницы
среда, 22 мая 2013 г.
Персона — Крис Гарднер, гендиректор Gardner Rich
Как случайная встреча, упорство и желание обеспечить сыну счастливое детство сделали бездомного брокера Криса Гарднера мультимиллионером
Крис Гарднер, генеральный директор Gardner Rich Фото: AFP
Детство Криса Гарднера прошло в нищете и скитаниях. Он родился в 1954 г. в Луизиане, но, когда ему исполнился год, рассказывает San Francisco Chronicle, мама с двумя своими братьями забрала детей (Криса и старшую сестру; позже появятся и две младшие сестры) и отправилась на север Канады, где у чернокожих больше шансов на заработки и нормальную жизнь. Но в Милуоки их машина серьезно ломается, денег в обрез. Взрослые устраиваются там на работу, чтобы собрать на ремонт, и в конце концов семья оседает в Милуоки. Гарднер растет в негритянских рабочих кварталах. Он считает, что своими успехами обязан маме. С детства она внушает детям: «Надеяться можно только на себя. Кавалерия не прискачет на помощь» — и убеждает, что рано или поздно они добьются всего, чего хотят, пишет Fortune. Гарднер верит, что кроме обычной генетики, которая определяет наш цвет кожи, форму носа, рост и проч., есть и «спиритическая генетика». Иначе говоря, в кого ты пойдешь характером и душевными качествами. Передается она не только от родителей. Гарднер счастлив, что «спиритическая генетика» наградила его качествами матери, а не отца или отчима. Его отчим любил повторять: «Я не твой отец, и у тебя никогда не будет отца», пишет Chattanooga Times. «Алкоголик, бьющий жену, жестоко обращающийся с детьми, невежда и лузер» — так позже описывал Гарднер отчима в эфире The BusinessMakers. Доведенная до отчаяния поведением мужа, мать Гарднера поджигает дом, где тот спит. За попытку убийства она получает четыре года тюрьмы, а Гарднер начинает скитание по родственникам и семьям, готовым взять его на воспитание.
Родного отца Гарднер в сознательном возрасте видит дважды: в 28 лет, когда, сам став отцом, решает познакомиться с биологическим папой, и на похоронах последнего.
Гарднер с детства мечтал стать лучшим в какой-нибудь сфере. Сначала — джазменом, вторым Майлсом Дейвисом. После эпизодической роли в кино — великим актером. А когда ему исполнилось 17 лет, он соблазнился рассказами вербовщика и записался в ВМФ. Хотя война во Вьетнаме еще идет, повидать мир ему не удается. На четыре года он застревает в учебном центре морской пехоты в Кемп-Лиджене санитаром, работает помощником проктолога, лечившего офицеров высокого ранга. В интервью San Francisco Chronicle Гарднер говорил: «Еще бы я не преуспел в бизнесе, с таким-то опытом общения со всякими топами!» (естественно, вместо «т» в последнем слове он употребляет другую букву).
Выйдя в отставку в 1974 г., Гарднер перебирается в Сан-Франциско. Начинает работать лаборантом в Университете Калифорнии и местном военном госпитале. «Для меня Сан-Франциско был центром вселенной, местом, где молочные реки омывают кисельные берега, Изумрудным городом из страны Оз», — пишет он в автобиографии. Но реальность оказывается суровее сказок. Очаровавшие Гарднера холмы оборачиваются частым ремонтом коробки передач и тормозов, на которые приходится повышенная нагрузка, а изнанкой красоты города оказываются высокие цены и низкие зарплаты. Гарднер получает $8000 в год, что мало даже по тем временам. Чтобы стать доктором, нужно учиться, а это долго и дорого. Через четыре года он меняет работу — становится дистрибутором медицинского оборудования. Доход тут же увеличивается вдвое, пишет San Francisco Chronicle.
К тому времени Гарднер уже несколько лет женат на Шерри Дайсон, но отношения у них постепенно охлаждаются. В 1981 г. у Гарднера рождается сын не от нее, а от любовницы — студентки Джеки Медины. Узнав о беременности, Гарднер расстается с женой. Официально разведутся они лишь в 1986 г.
В автобиографии Гарднер пишет, что рождение сына стало поводом не только усерднее работать ради денег, но и задуматься, а тем ли он занимается: «Я спрашивал себя: при всех моих усилиях не пытаюсь ли я взбежать наверх по эскалатору, который идет вниз?» И тут происходит его случайное знакомство на улице с незнакомцем — Бобом Бриджесом из инвестбутика Donaldson, Lufkin & Jenrette (см. врез).
Узнав от Бриджеса, сколько получают брокеры и в чем суть этой профессии, Крис твердо решает стать брокером. И 10 месяцев стучится во все двери, пытаясь наняться в какую-нибудь фирму. С ним случается первый провал: он устраивается в E.F. Hutton, но вылетает оттуда, так как уволен нанявший его менеджер, пишет Trader Daily. В сложностях виноват не цвет кожи, а социальное положение: у него нет ни диплома об окончании колледжа, ни родителей-финансистов, ни состоятельных друзей, которые могут стать потенциальными клиентами, объясняет Гарднер в своей автобиографии. Наконец удача улыбается ему: он проходит через несколько собеседований в брокерской конторе Dean Witter. Остается одно, решающее. И тут его арестовывает полиция по заявлению Джеки о домашнем насилии. В участке выясняется, что, в спешке бросая машину где попало, Гарднер задолжал $1200 за неправильную парковку. Денег у него нет, и его сажают на 10 суток в тюрьму. Он уговаривает полицейского набрать номер Dean Witter и переносит встречу на эти 10 дней.
Вернувшись домой, Гарднер обнаруживает: Джеки сбежала, прихватив сына и все вещи. На собеседование в Dean Witter приходится идти в том же, в чем его арестовали. Вместо того чтобы соврать, Гарднер выкладывает сотруднику компании всю правду, умолчав только о тюрьме. Это срабатывает: интервьюер сам пережил не один тяжелый развод и из солидарности дает Гарднеру самую лестную характеристику. В первый день тот выходит на работу во взятом напрокат пиджаке на два размера больше и одолженных туфлях на размер меньше.
Несколько месяцев спустя возвращается и Джеки с ребенком. Но только для того, чтобы передать сына на попечение Гарднеру и снова исчезнуть из его жизни.
В 1983 г. Гарднер получает стипендию в Dean Witter в $1000 в месяц. Старается раздобыть денег, где можно. Например, сдает кровь. Или, заметив, как в отеле постояльцу вернули деньги, сожранные аппаратом по продаже сигарет, ходит по разным гостиницам и притворяется, что аппарат не дал сигарет и ему. Но всех доходов недостаточно, чтобы снимать жилье, так что он бомжует с двухлетним сыном на руках.«Мы с сыном порой не знали, что будем есть и где будем спать, — но главное, что мы были вместе», — цитирует Гарднера портал Trader Daily. Когда не удается найти места в ночлежке, а погода позволяет, он устраивается в глухом углу Юнион-сквер. Если холодает, то можно переночевать и под столом в конторе или в туалете на станции Bay Area, пишет Fortune. Моются они в общественной бане, едят в бесплатной столовой при Glide Memorial Church. Преподобный Сесил Уильямс замечает странную пару и в виде исключения пускает их в приют церкви, предназначенный только для матерей с детьми, рассказывает San Francisco Chronicle.
«Там не было замков, так что все свое приходилось носить с собой, — делится Гарднер с Associated Press. — Целый год я таскал с собой сына, коляску, огромную сумку со всей нашей одеждой, портфель, зонтик, самый большой пакет памперсов в мире, заброшенный за спину костюм и еще один костюм в портпледе».
Трудности только заставляют его усерднее работать. Коллеги и начальство не подозревают, что рядом с ними бомж. Он носит костюм, чист, опрятен, делает до 200 звонков в день с предложением инвестировать с помощью Dean Witter. Из стажера становится штатным сотрудником — и год бездомных скитаний заканчивается: зарплата, бонусы и отложенные со стипендии деньги позволяют ему снять жилье. И тут его переманивают в Bear Stearns, посулив зарплату побольше и бонус получше.
Расставание с Dean Witter не было слишком тяжелым для обеих сторон, вспоминает Гарднер: «Если я и чувствовал себя чем-то обязанным за то, что они дали мне первоначальный разгон, этот долг был вполне погашен новостью, что все счета, которые я вел, остаются у фирмы. Все мои подробные записи о том, какими бумагами владеют мои клиенты, где они работают, какова история их семьи, как зовут их секретарш и домашних животных бесценная информация, которую я собирал долгие месяцы, попала в руки мужланов, которые никогда никому не звонили». В первый рабочий день в Bear Stearns новое начальство его утешает, мол, все равно они не хотят заполучить никого из бывших клиентов Гарднера.
Как Гарднер стал Гарднербергом
Управляющий лос-анджелесским офисом Гарри Шимано сравнивает Гарднера с губкой: тот постоянно крутится вокруг успешных коллег, расспрашивает их и учится на ходу. Его наставляет сам старший управляющий директор Bear Stearns Маршалл Гелер, называя Гарднера Гарднербергом («Такое прозвище делает меня своим в состоящей почти сплошь из евреев компании», — шутит Гарднер). Гарднер проявляет немало смекалки и хитрости. Например, договорившись с техасским миллионером о встрече в офисе, подбивает коллег и секретаршу на проделку: на кабинете Маршалла Гелера наклеивают табличку с именем Гарднера, семейные фото начальника Гарднер сметает со стола в ящик и встречает клиента, развалившись в кресле босса. Ошеломленный тем, что с ним разговаривает высокопоставленный чернокожий брокер, богач соглашается на все предложения.
В Bear Stearns Гарднер разрабатывает собственную многошаговую стратегию привлечения клиентов. В общих чертах он описывает ее так. Сначала прорваться ко второму (ни в коем случае не первому!) лицу в компании и сделать ему предложение об инвестиции. Получив отказ, сделать виртуальный портфель и отслеживать его котировки. Месяца через три дозвониться уже первому лицу в компании и заметить:«Хотелось бы мне позвонить вам и сказать, что выслал чек на $100 000, но, увы, некоторое время назад ваша компания не проявила интереса к моему предложению. Но вот о чем я хочу рассказать вам сейчас…»
Между тем на работе в 1980-е успеха достигает тот, кто находит свою нишу: продукт или сегмент рынка, который знает вдоль и поперек, вспоминает Гарднер. Он находит слой инвесторов, обойденных вниманием фирм с Уолл-стрит. Это афроамериканцы. В дополнение к богатым и известным Стиви Уандеру, Куинси Джонсу, Майклу Джордану, Опре Уинфри в США есть многочисленные «черные» компании, банки, бизнесмены, топ-менеджеры. Эта ниша оказывается поистине золотым дном, констатирует Гарднер. В 1985 г. он впервые зарабатывает за год $1 млн.
В Лос-Анджелесе в семье Гарднера происходит прибавление: рождается второй ребенок, дочь Джасинта, зачатая в тот редкий момент, когда Джеки приезжает навестить сына. На два года Гарднер уезжает работать в Bear Stearns в Нью-Йорке, а сына оставляет беременной Джеки. Но в 1987 г. он снова забирает детей, ведь из Bear Stearns он увольняется, чтобы основать свою фирму — Gardner Rich & Co.
Никакого Рича у него в партнерах нет, на 75% фирма принадлежит Гарднеру, на 25% — хедж-фонду, пишет Fortune. А «Рич» — для солидности и в честь Марка Рича, легендарного трейдера, одного из основателей Glencore. Марк Рич был обвинен в США в торговле с Ираном и уклонении от налогов, скрывался за рубежом и был помилован Биллом Клинтоном в последний день президентства. Гарднер не знает Рича лично, но считает его одним из самых успешных трейдеров.
«Это был огромный риск. Возможно, самый рискованный шаг в моей жизни», — говорит Гарднер об открытии своего дела. Он открывает офис не в Лос-Анджелесе, где уже потрудился на славу, а в Чикаго — это недалеко от Милуоки, где у Гарднера куча родни, готовой присмотреть за детьми. Договаривается с первым инвестором, В. Дж. Кеннеди III, который возглавляет правление одной из крупнейших компаний афроамериканцев — North Carolina Mutual Life Insurance Company. Путешествует по всей Америке в поисках новых клиентов. И в конце концов добивается успеха, хотя начал свое дело с $10 000 в кармане, одним телефоном и кухонным столом вместо офиса, рассказывает London Glossy Post. Гарднер удачно продает часть своих акций перед кризисом, в 2006 г. Подробности не раскрываются, но он уверяет, что это была многомиллионная сделка. СNN в своих репортажах называет Гарднера «мультимиллионером». На сайте Gardner Rich & Co нельзя найти информацию о финансовых показателях компании. Компания лишь сообщает, что ведет брокерское обслуживание, имеет офисы в Чикаго, Нью-Йорке и Сан-Франциско.
«Моей самой большой жертвой стал отказ от свободного времени и возможности побездельничать. И сейчас я обычно работаю каждый день месяцы напролет. Но я люблю свое дело, так что долгое время не чувствую истощения. Потом оно меня настигает — и я беру отпуск. Никаких мобильных, Blackberry — только шезлонг, хорошая книжка и какое-нибудь место, где стоят солнечные деньки», — делится Гарднер.
Гарднер, который был лично знаком с Нельсоном Манделлой, занимается венчурными инвестициями в ЮАР. Не только в погоне за прибылью, но и ради создания там рабочих мест, пишет San Francisco Chronicle. В 2005 г. он носил часы стоимостью $10 000 на обоих запястьях: на правом — Cartier, выставленные на часовой пояс Чикаго, на левом — Roger Dubuis, показывающие время в ЮАР. «Как-то я опоздал [неправильно посчитав разницу между часовыми поясами], и это стоило мне $50 000. Дешевле купить вторую пару часов», — полушутя объясняет Гарднер.
Гарднер много занимается благотворительностью. Среди его заслуг — помощь в строительстве в Сан-Франциско дешевого съемного жилья. Он выступает с лекциями, в том числе перед безработными, где рассказывает о своей жизни, призывает не отчаиваться и делится секретами успеха. Пишет две книги, в одной из которых рассказывает о правилах своей жизни. Но самый большой пропагандистский эффект оказывает кино о нем. Однажды местный телеканал KPIX вскользь упоминает историю Гарднера в сюжете про Glide Memorial Church, где тот порой работает волонтером. Информация попадает на глаза продюсерам телеканала ABC. В 2003 г. они делают сюжет о бездомном брокере — и история Гарднера гремит на всю страну. Он становится героем многочисленных статей, интервью, шоу. В 2006 г. выходит фильм о его жизни «В погоне за счастьем» (см. врез). «Мне до сих пор тяжело видеть этот фильм… Я сразу вспоминаю все часы, которые не уместились в экранное время. Так что порой я позволяю себе роскошь нажать на паузу или пропустить кусок-другой. Тем более что я знаю, что все окончится хорошо», — признается Гарднер London Glossy Post. И добавляет: мол, многие уверены, что фильм о том, как бедняк разбогател. Но на самом деле это история любви, того, как отец стремится дать своему сыну то, чего не было у него самого.
Разбогатев, Гарднер обзавелся собственным красным Ferrari. А потом еще и черным, который покупает не абы у кого, а у самого Майкла Джордана. И прикручивает на автомобиль номер NOT MJ, т. е. «Не М[айкл] Д[жордан]». Правда, позже, остепенившись, пересаживается на Bentley.
В книге «Начните с того, что есть» (Start Where You Are) Гарднер пытается рассказать о приемах, позволивших ему стать богатым. В ней 44 урока, разделенных на группы. В первой Гарднер призывает не ждать у моря погоды, а начинать действовать прямо сейчас, с тем, что имеется в наличии. Вторая – действовать нужно самому, не надеясь на мифическую подмогу. Третья – рисуйте линию своей жизни. Буквально: берите ручку, бумагу и как можно подробнее рисуйте график, с пиками и провалами, своего движения к цели. Вскоре обнаружится, что поворотные моменты связаны с какими-то нашими поступками. Это сильно мотивирует к действию, помогает следить за достижением главной цели и не опускать руки, впадая в состояние беспомощной жертвы. Пятая группа наставлений, «Жизнь сама по себе урок», посвящена тому, чтобы не замыкаться в себе, а широко распахнутыми глазами смотреть на жизнь, которая подбрасывает нам гениальные идеи.
«Мне было 27 лет. Стоял необычайно жаркий и солнечный день. Я вышел на переполненный паркинг центральной больницы Сан-Франциско и увидел, как красный Ferrari 308 с откидным верхом медленно кружит по парковке в поисках свободного места. Что-то заставило меня заговорить с его владельцем, и это определило мою судьбу».
Гарднер предлагает обмен: он уступает автолюбителю свое парковочное место, а тот отвечает на пару вопросов. Первый: «Чем вы занимаетесь?», второй: «Как вы это делаете?». Его собеседником оказывается брокер по имени Боб Бриджес из инвестбутика Donaldson, Lufkin & Jenrette. Зарабатывает он $80 000 в месяц – Гарднеру столько не получить и за два года. А ради ответа на вопрос «как?» Бриджес приглашает молодого человека на ланч, где начинает объяснять ему тайны профессии, а потом знакомит с парой друзей-брокеров.
Американская мечта Криса Гарднера
Криса Гарднера в фильме The Pursuit of Happyness играет Уилл Смит (на фото – кадр из фильма). За эту роль его номинируют на «Оскар» и премию MTV Movie Award. Сына миллионера играет сын Смита, Джейден, за что не только номинируется, но и получает, обойдя отца, MTV Movie Award (в номинации «Прорыв года»). Согласиться на Уилла Смита как исполнителя главной роли Гарднера уговорила дочь. Она сказала: «Пап, если он сыграл Мухаммеда Али, то и тебя сумеет», – рассказывал Гарднер CNN.
Фильм не точно отражает биографию Гарднера – например, сыну Гарднера в фильме пять лет и он ведет с отцом содержательные разговоры, в жизни же в тот период сыну Криса было около двух лет. Сам Гарднер в фильме появляется один раз: на последних минутах проходит по улице навстречу Уиллу Смиту с сыном и здоровается с ними. Зато шутливо удивляется на страницах Chicago Tribune, как это Голливуд умудрился потратить $70 млн, чтобы воссоздать то, что он сотворил, не имея ни цента.
Стремление к счастью
На Гарднера, по его собственному признанию, огромное влияние оказали три книги:
«Мальчик на земле обетованной» Клода Брауна (Manchild in the Promised Land) – автобиографическая повесть о том, как мальчик из Гарлема, торговавший наркотой, смог выбиться в люди и стать юристом.
«Автобиография Малькольма Икса» Алекса Хейли (The Autobiography of Malcolm X) – жизнеописание идеолога движения «Нация ислама».
«Я знаю, почему птица в клетке поет» (I Know Why the Caged Bird Sings) – автобиография афроамериканской писательницы Майи Анжелу.
Сам Гарднер написал две книги – автобиографию «Стремление к счастью» (The Pursuit of Happyness) в 2006 г. и «Начните с того, что есть» (Start Where You Are) в 2009 г. с подзаголовком «Уроки жизни, как выбраться оттуда, где вы есть, туда, куда вы хотите».
пятница, 17 мая 2013 г.
Как Джордж Сорос стал сначала иконой, а потом посмешищем Уолл-стрит
Потребовалось 20 лет, чтобы Джордж Сорос был признан гением своего дела, и всего 4 дня, чтобы превратить его в ничтожество
Феномен хедж-фондов, под управлением которых, по данным Deutsche Bank, сегодня находится свыше $2,3 трлн, — главный предмет исследования Себастьяна Маллаби, автора книги «Денег больше, чем у Бога», готовящейся к выходу в издательстве «Карьера-пресс». Forbes публикует отрывок из книги, посвященный легендарному Джорджу Соросу, основателю хедж-фонда «Квантум». По итогам 2012 года Сорос с состоянием $19,2 млрд занял 30-е место в списке богатейших людей мира.
Лондонская школа экономики, куда в 1949 году прибыл юный венгр по имени Джордж Сорос, было местом особенным. Тяжелые раны Второй мировой войны были еще совсем свежи; жертвы нацизма, изгнанники из стран коммунизма и молодые лидеры разрушающейся на глазах Британской империи дискутировали в стенах Лондонского университета. В лекционных аудиториях ярые марксисты сидели рядом с борцом за экономическую свободу Фридрихом Хайеком, кейнсианцы и антикейнсианцы спорили друг с другом.
К тому времени как Сорос приехал в университет, он уже через многое прошел. Выходец из богатой еврейской семьи, он смог избежать нацистского преследования, оставив родных и приняв христианство. Ему пришлось прятаться у многочисленных знакомых отца.
Наибольшее влияние на Сороса оказал звезда Лондонской школы экономики Карл Поппер — философ, который покинул родину, Австрию, чтобы укрыться от нацизма. Поппер утверждал, что человек не может знать правду; он может «пробираться к ней мелкими шажками, на ощупь, сквозь тернии, пробы и ошибки». Такая точка зрения нашла отклик в душе Сороса. Политические догмы и теории неполноценны; нацисты и коммунисты изо всех сил навязывали себя Венгрии, утверждая, что их учения неоспоримы, но ни те ни другие не имели на это права, рассуждал студент. Работа Поппера «Открытое общество и его враги» породила в Соросе желание, которое он пронес сквозь всю свою жизнь, — внести личный вклад в философию.
Сорос окончил Лондонскую школу экономики со средними оценками и какое-то время работал на малооплачиваемых работах, даже продавал дамские сумочки на севере Уэльса. В надежде на лучшее он отправил резюме во все инвестиционные банки Лондона. Но так как у Сороса не было никаких связей, его кандидатуру везде с презрением отвергали. Наконец ему удалось получить должность в брокерской компании одного венгерского эмигранта. В 1956 году после множества приключений Сорос переехал в Нью-Йорк, где начал работать на Уолл-стрит. К 1967-му Сорос уже занимал должность руководителя исследований в Arnhold and S. Bleichroeder, известной брокерской компании, специализирующейся на европейских фондовых рынках. Он познакомился с некоторыми менеджерами из Фонда Джонса, подкидывал им кое-какие идеи и в 1969 году смог вложить свои собственные $4 млн в создание хедж-фонда. Он назвал его Double Eagle Fund и управлял им от лица компании Bleichroeder.
К этому времени Сорос уже объединил идеи Карла Поппера и свои знания в области финансов и назвал полученную комбинацию «рефлексивностью». Согласно этой теории, точная информация о котируемой компании слишком сложна для человеческого понимания. Поэтому инвесторы полагаются на предположения и догадки, используя поверхностные знания о компании. Но даже поверхностная, неточная информация может изменить реальность, так как предположения могут спровоцировать скачок цен на фондовой бирже и таким образом позволить компании быстро увеличить свой капитал, что, в свою очередь, положительно сказывается на ее делах. Благодаря такому «циклу обратной связи» едва ли можно было говорить о неопровержимости чего-либо: человек не способен четко воспринимать действительность, и в связи с этим сама действительность меняется под воздействием нечетких представлений.
Сорос пришел к выводу, который противоречил господствовашим тогда представлениям об эффективном рынке. Теоретическая наука о финансах за отправную точку принимала утверждение, что рациональные инвесторы могут дать объективную оценку фондовому рынку и взвешивание информации приведет к равновесию на рынке. Но, по мнению последователей Поппера, это предположение не принимало во внимание элементарные пределы познания.
В заметке, написанной в 1970 году, Сорос объяснил схему работы инвестиционных фондов исключительно рефлексивными терминами. «Традиционный метод анализа финансовой надежности заключается в попытке предсказать будущий доход», — говорил он. Основная идея Сороса — сосредотачиваться не на доходах компании, а на психологии инвесторов.
В 1973 году Сорос основал собственную компанию. Он переманил бывшего коллегу из Bleichroeder аналитика Джима Роджерса. Вместе с Роджерсом Сорос продолжил поиск моментов, в которых зыбкое равновесие может кардинально изменить ситуацию. Например, он видел, что финансовое дерегулирование изменило ход игры в банковском деле, преобразовав скучный сектор фондового рынка в весьма привлекательный. Он первым заметил, что Арабо-израильская война 1973 года повысит привлекательность акций оборонной промышленности. Дело в том, что качество боевой техники Советского Союза, использованной Египтом в военных действиях, оказалась значительно выше ожиданий. Сорос предугадал, что Пентагон убедит конгресс США инвестировать в боевую технику, чтобы наверстать упущенное. И Сорос вложил огромные деньги в акции оборонных компаний США. Вскоре он стал крупнейшим внешним акционером военного подрядчика — компании «Локхид». Когда Сорос чувствовал, что наступает переломный момент, он не боялся рискнуть и поставить на кон все. Однажды в Швейцарии, в кабинке горнолыжного подъемника,он прочел в свежем номере Financial Times о планах британского правительства оказать компании «Роллс-Ройс» финансовую поддержку. Сорос счел, что власти начинают активную экономическую политику и предположил, что это повысит привлекательность страны в глазах внешних инвесторов. Он тут же позвонил своему брокеру, чтобы тот купил британские государственные облигации.
К началу 1981 года Сорос достиг такого успеха, о котором не мог и мечтать. Его хедж-фонд, переименованный в 1978 году в «Квантум», накопил $381 млн, увеличив начальный капитал практически в 100 раз, несмотря на трудности фондового рынка 1970-х годов. В июне 1981 года респектабельный журнал Institutional Investor назвал Сороса величайшим в мире фондовым менеджером. Сорос не скромничал. «Я смотрел на себя с благоговейным трепетом: я видел машину, в совершенстве справляющуюся со своей задачей», — писал он без всякой иронии.
«Я воображал себя Богом, сравнивал себя с великим экономистом Кейнсом («у каждого из нас своя общая теория») и с выдающимся ученым Эйнштейном («у меня — теория рефлексивности, у него — теория относительности»)». Но Сорос был несчастен. Успешное инвестирование требовало постоянной внутренней и интеллектуальной концентрации, которая временами была настолько сильной, что ощущалась физически. Финансист часто болел, а отношения с ближайшим окружением не складывались.
В 1980 году Сорос отказался от услуг Джима Роджерса, обвинив его в вытеснении из компании молодых сотрудников. Вскоре у его фонда начались проблемы. Если 1980 год ознаменовался 100%-ной прибылью, то уже на следующий год Фонд «Квантум» потерял 23%. За этим последовала волна досрочных погашений ценных бумаг, которая наполовину сократила собственный капитал его компании, с $400 млн до $200 млн. К сентябрю 1981 года уставший Сорос вверил все оставшиеся деньги инвесторам и решил взять небольшую передышку.
В 1984 году Сорос вернулся в инвестиционную игру с вновь обретенным чувством равновесия. Ему удалось избавиться от навязчивой идеи, что если он будет подходить к делу с меньшей одержимостью, это отрицательно скажется на результатах его фонда. Психоаналитик помог Соросу избавиться от кризиса среднего возраста. Он перестал отождествлять себя со своим фондом, хотя такая перемена далась ему нелегко. Он сравнивал эти ощущения с болезненной операцией, которую ему пришлось перенести в прошлом, удалением кальциевого камня из слюнной железы. Едва камень удалили и вытащили наружу, как он тут же рассыпался в порошок.
С августа 1985 года он вел дневник, вкотором описывал свои размышления касательно инвестирования в надежде, что запись мыслей на бумаге положительно скажется на его суждениях. Результат такого «эксперимента в режиме реального времени» оказался трудным для стороннего понимания, но именно в этом дневнике Соросу посчастливилось отразить один из триумфов своей жизни — ставку против американского доллара, которую он позднее описал как «самый большой куш за всю историю».
К 1980-м годам пост-Бреттон-Вудская валютная система была чрезвычайно комфортным полем действия для трейдеров. «Стоимость доллара зависела от представлений о ней», — объяснял Сорос. В 1970-х и начале 1980-х годов большинство экономистов полагали, что валютные рынки, подобно фондовым рынкам, стремятся к равновесию. Если бы доллар был переоценен, то американский экспорт упал, а импорт увеличился. Результатом стал бы торговый дефицит, означавший, что иностранцам требуется меньше долларов на покупку американских товаров, чем американцам — любой другой валюты на покупку импортных товаров. Относительно низкий спрос на доллар стал бы катализатором падения его стоимости, изменяя торговый дефицит до тех пор, пока система снова не достигнет равновесия. Что же должны были делать биржевые игроки, по мысли тогдашних экономистов и чиновников? Ни в коем случае не влиять на этот процесс. Если они верно угадают будущие валютные курсы, то лишь ускорят движение системы к равновесию. Если они ошибутся, то оттянут процесс корректировки, но на такой задержке сыграют другие биржевые игроки, поставившие на восстановление доллара. Они обесценят инвестиции спекулянтов, игравших против американской валюты.
Сорос видел, что теория эквилибриума не объясняет поведение валюты в реальном мире. Например, с 1982 по 1985 год торговый дефицит США неуклонно увеличивался, что подразумевало низкий спрос на доллар, но, несмотря на это, доллар лишь усилил свои позиции. Причиной стали спекулятивные потоки капитала, которые способствовали росту курса доллара. Когда поток «горячего» капитала хлынул в США, курс доллара вырос; растущая валюта привлекла еще больше биржевых игроков, что мешало валютным курсам прийти в равновесие. Стереотипы и мифы на рынке работали бы против равновесия, все дальше уводя обменные курсы от уровня, необходимого для достижения равновесия, что, в свою очередь, усиливало дисбалансы во внешней торговле. В конце концов неимоверный дисбаланс стал бы слишком очевидным для участников рынка и произошел бы резкий, жесткий его разворот.
Летом 1985 года все мысли Сороса были заняты проблемой: как предугадать точное время изменения курса доллара. Президент США Рональд Рейган поменял администрацию в начале второго срока, и новая команда задалась целью опустить стоимость доллара, чтобы уменьшить торговый дефицит. Если бы сочетание политических действий и низких процентных ставок смогло убедить биржевых игроков отказаться от доллара, тенденция к повышению валютного курса неожиданно сменилась бы на прямо противоположную.
Обдумав все аргументы, приводимые, как писал Сорос, «псевдонаучной экономикой, псевдофилософией рефлексивности и псевдорасчеты графиков», финансист решил: пришло время поставить на падение доллара.
По данным на 16 августа Фонд «Квантум» располагал суммой, эквивалентной $720 млн в валютах, по отношению к которым доллар мог упасть (иена, немецкая марка и фунт стерлингов). Риск убытков при изменении валютного курса в данной ситуации превышал собственный капитал фонда на $73 млн. «Обычно во время операций я стараюсь не превышать собственный капитал компании на любом рынке, — писал он в своем дневнике, — но я всегда стремлюсь подогнать мое понятие о том, что составляет рынок, к моему мышлению о нем в данной ситуации». Сама идея, что хедж-фонд должен быть застрахован от потерь, им даже не рассматривалась.
Спустя три недели, 9 сентября, вторая запись в дневнике Сороса гласила, что первые результаты эксперимента оказались неудачными. Доллар укрепился на информации об улучшении экономических показателей США. Ставка против доллара стоила «Квантуму» $20 млн. Сорос снова с головой ушел в самоанализ. Поставив себя на место органов денежно-кредитного регулирования, он пришел к выводу, что процентные ставки, скорее всего, останутся низкими, даже если экономика страны окажется сильнее, чем ожидается. Руководящий совет Федеральной резервной системы (ФРС) не станет поднимать процентные ставки. Последнее, что нужно экономике, решил Сорос, это дорогой капитал.
Более того, ФРС может не повышать процентные ставки, поскольку новая администрация Рейгана была твердо нацелена на снижение инфляции. Взвесив все варианты, Сорос решил продолжать игру против доллара и отказаться от нее только в случае потери половины ее стоимости — если дела на рынке и дальше будут идти не по его сценарию.
Решения Сороса по поводу инвестирования часто были на грани фола. Правда в том, что любой рынок, пусть и в малой степени, является эффективным, поэтому любая информация является ценной; искусство игры на бирже заключается в том, чтобы увидеть возможность заработать, которую не заметили другие спекулянты, а затем сыграть по-крупному, используя это небольшое преимущество в своих интересах. Часто случалось так, что Сорос тщательно изучал все факты, формулировал тезис, а потом внезапно кардинально менял свое мнение. Случайное высказывание одного из его гостей за обедом могло оказаться решающим фактором в его рассуждениях, Сорос вскакивал и приказывал своему трейдеру закрыть позиции. Решение Сороса придерживаться «короткой позиции» по отношению к доллару было одним из таких сиюминутных, неожиданных решений. Если бы он отказался от этой ставки после первого же убытка, его жизнь сложилась бы совершенно иначе.
22 сентября 1985 года министр финансов США Джеймс Бейкер собрал своих коллег из Франции, ФРГ, Японии и Великобритании в отеле «Плаза» в Нью-Йорке. Пять министров договорились о совместной политике по снижению реального курса доллара. Соглашение в «Плазе» принесло Соросу $30 млн прибыли за одну ночь. Уже на следующий день иена выросла более чем на 7% по отношению к доллару — самый большой ее однодневный скачок за всю историю.
Сорос был удачливым человеком. Он понял, что администрация Рейгана захочет опустить курс доллара, но понятия не имел, к чему это приведет, и даже не догадывался о встрече, которую устроит министр в отеле «Плаза». Но именно после этой исторической встречи о Соросе заговорили как о живой легенде валютного рынка. Вместо того чтобы зафиксировать прибыль из ставки против доллара и почивать на лаврах, Сорос продолжал действовать. Он был уверен, что снижение доллара в ходе первых торговых сессий — только начало падения.
Официальное сообщение из отеля «Плаза» могло оказаться «бумажным тигром», ибо сделанное министрами заявление было очень острожным, а реализация новой совместной политики требовала больших усилий со стороны правительств. Но пока рынок сомневался, Сорос продолжал игру ва-банк. Совещание в отеле «Плаза» завершилось днем в воскресенье, но в Азии уже было утро понедельника. Сорос тут же позвонил своим брокерам в Гонконг и приказал купить больше иен. К пятнице той же недели он заработал дополнительно $107 млн на падении курса американской̆ валюты.
К началу декабря Сорос накупил иен еще на $500 млн и немецких марок на $300 млн. «Я добился максимального контакта с рынком во всех его проявлениях», — записал он в своем дневнике. Гений? Отнюдь нет. Сорос позже сам признавался: «Выдающаяся особенность моих предположений заключается в том, что я всегда ожидаю событий, которым не суждено воплотиться в жизнь». Но один крупный успех затмил все допущенные ранее ошибки.
В декабре 1985 года закончилась первая стадия эксперимента Сороса «в режиме реального времени». Денежный доход Сороса был ошеломляющим. За четыре месяца начиная с августа доходы его фонда выросли на 35%. Суммарно Сорос заработал $230 млн.
Сам Сорос был уверен в том, что своим успехам он обязан ведению дневника. В общении с друзьями он шутил, что полученный им от сделки доход является самым крупным гонораром, который когда-либо получал писатель.
Впоследствии дневник был издан как часть его книги «Алхимия финансов». Выход этой книги в мае 1987 года сделал Сороса еще более знаменитым. Восходящие звезды хедж-фондов видели в Соросе идеальный портрет биржевого игрока. Пол Тюдор Джонс, один из лучших трейдеров, специализирующихся на торговле хлопком, позднее основавший собственную компанию Tudor Investment Corporation, требовал от своих работников обязательного прочтения «Алхимии финансов». В одном интервью Джонс заявил, что теперь Соросу нужно быть осторожным; он вспоминал сцену из кинофильма «Патон» о временах Второй мировой войны, в котором американский генерал наслаждался победой над немецким фельдмаршалом Эрвином Роммелем. Патон подготовился к битве, он прочитал очерки Роммеля. В кульминационный момент битвы он выглянул из своего командного поста и произнес любимую реплику Джонса: «Роммель, ты идиот. Я читал твою книгу!»
Но дела Сороса шли слишком хорошо, чтобы обращать внимание на предупреждения. Наконец-то он сам стал одной из тех интеллектуальных звезд, которыми сам когда-то восхищался в Лондонской школе экономики.
Фотографии Сороса стали часто появляться на обложках журналов. Акцент выходца из Центральной Европы привносил экзотику в его имидж. Если верить статьям в журналах, Сорос был знатоком глобального инвестирования за много лет до того, как многие фондовые менеджеры смогли найти Токио на карте. Он управлял рынками мира из своего тихого и спокойного биржевого зала на Манхэттене, по-дружески общаясь с мировыми финансистами на пяти языках. Журнал The Economist назвал его «самым интригующим инвестором в мире», а журнал Fortune признал его «самым удачливым инвестором своего времени, наделенным даром предвидения». Но как лестная характеристика Сороса в журнале Institutional Investor в 1980 году явилась предзнаменованием унизительной потери четверти капитала в 1981 году, так и все эти дифирамбы стали предтечей катастрофы 1987-го.
Слон в посудной лавке
Выпуск Fortune от 28 сентября 1987 года был озаглавлен предельно понятно — «Не слишком ли завышена стоимость ценных бумаг?» После длительного повышения цен на рынке, начавшегося в начале 1980-х годов, акции четырех сотен промышленных компаний продавались в среднем по цене, в три раза превышающей их цену до старта биржевого ралли.
Журнал Fortune представил Сороса как первого специалиста в деле о фондовых рынках, а он был уверен в дальнейшем росте акций. «То, что цены на фондовом рынке завышены, не значит, что сам рынок неустойчив», — заявил Сорос. В качестве подтверждения своего тезиса Сорос привел пример Японии, где цены на фондовом рынке стремительно росли еще дольше.
Сорос не один играл на повышение. Спустя неделю после выхода памятного для него номера Fortune компания Salomon Brothers выпустила аналитический доклад, в котором говорилось, что повышение цен на рынке будет продолжаться до 1988 года; спустя неделю Байрон Виен, известный стратег банка Morgan Stanley и друг Сороса, предсказал «новый подъем перед концом цикла».
Поглощения компаний — модная тенденция середины 1980-х — поддерживали растущий рынок. Как только объявлялось о поглощении какой-либо компании, ее акции подскакивали в цене. Количество кредитов и ссуд, выделенных на сделки по слиянию и поглощению, росло с каждым днем. Скупка акций походила на манию, что безупречно вписывалось в теорию рефлексивности Сороса.
Пятого октября Сорос пригласил в офис одного из своих поклонников — Стэнли Дракенмиллера, известного руководителя фонда на Уолл-стрит, который прочел «Алхимию» и пожелал познакомиться с ее автором. Сорос увидел перед собой многообещающего молодого человека и предложил Дракенмиллеру работу. Тот от работы отказался, но между ними завязалась тесная дружба. Дракенмиллер был высокий, широкоплечий — прямая противоположность невысокому, крепко сбитому Соросу; насколько Дракенмиллер был простым, типичным американцем, настолько Сорос был необычным, бросающимся в глаза европейцем. Но они хорошо ладили. Соросу тогда было около шестидесяти, Дракенмиллеру — слегка за тридцать, и ему еще предстояло воспитать свое эго, поэтому он прислушивался к Соросу.
Хотя их точки зрения на фондовый рынок во многом совпадали, их фонды тем не менее вели свои дела по-разному. Дракенмиллер был уверен, что грядет падение американского рынка; «Квантум» же играл на понижение на рынках Японии и спекулировал на повышение на фондовом рынке США. Фонд «Квантум» получал сногсшибательную прибыль, приобретая контрольные пакеты акций компаний. Шутники с Уолл-стрит называли такое занятие перепродажей «мусорных» бумаг. Оседлав волну, команда Сороса получила 60% прибыли уже к концу сентября. Все складывалось как нельзя лучше.
Четырнадцатого октября в Financial Times была напечатана статья Сороса, в которой тот еще раз утверждал, что обвал рынка начнется в Токио. В то утро он направился в Гарвардский институт, чтобы прочитать лекцию о теории резких подъемов с последующими за ними падениями. После лекции он узнал, что конгресс намерен увеличить налоги в связи с многочисленными слияниями корпораций. В тот же день индекс Dow Jones упал на 3,8% — событие, которое должно было привлечь внимание Сороса, но — увы! — не привлекло. Впоследствии он признался: «В тот день я должен был быть в офисе и покончить с делами на фондовом рынке».
На следующий день, в четверг, ценные бумаги снова упали, в пятницу падение продолжилось. В конце рабочего дня к Соросу зашел Дракенмиллер. Трехдневное падение цен на рынке убедило его, что индекс Dow Jones потерял достаточно позиций и вскоре следовало ожидать резкого скачка вверх. В пятницу Дракенмиллер перестал распродавать ценные бумаги и начал играть на повышение.
Сорос выслушал друга и разложил перед ним кучу графиков, подготовленных Полом Тюдором Джонсом, с которым он часто общался. Дракенмиллер внимательно изучил графики и запаниковал. Из графиков Джонса следовало, что он только что совершил ужасную ошибку. Линии на бумаге иллюстрировали историческую тенденцию фондовых рынков к понижению стоимости ценных бумаг.
На следующее утро Дракенмиллер навестил Джека Дрейфуса, основателя взаимных фондов Дрейфуса. Дрейфус велел своему секретарю принести графики не только индексов рынков, но и отдельных ценных бумаг. «Мы просмотрели все эти таблицы индивидуальных портфелей ценных бумаг, и я понял, что ошибся, — вспоминал Дракенмиллер позднее. — То, что я увидел, было не просто кучкой ценных бумаг, неизбежно падающих в цене. Эти бумаги просто взорвались. Безусловно, я прочитал информацию абсолютно неверно».
Девятнадцатое октября вошло в историю как «черный понедельник». Dow Jones упал на 22,6% — величайшее падение за 91 год существования индекса. Быстро закрыв свои позиции, Дракенмиллер избежал худшего, чего нельзя было сказать о Соросе. Он сделал все, что смог, чтобы уйти с рынка, но в его распоряжении было намного больше позиций, чем у Дракенмиллера. Продать «мусорные» бумаги в условиях нарастающей паники было практически невозможно. К обеду, когда Дракенмиллер закончил распродажу, а Сорос был еще в середине пути, рынок превратился в настоящий ад.
В понедельник вечером Сорос оценивал сложившуюся ситуацию. Уолл-стрит нанесла ему сильнейший удар, но, по счастью, одновременно рухнули все мировые рынки, в том числе и Nikkei, где у Сороса были короткие позиции. Игра на понижение в Японии частично компенсировала потери.
Сорос был уверен, что рынок восстановится. И действительно, уже во вторник утром цены на фондовом рынке стали расти. Сорос использовал эту возможность и снова вернулся на рынок. Но его ждала новая неприятность. Большую часть «коротких позиций» против японских акций Сорос открыл в Гонконге, власти которого решили приостановить торги на время биржевой бури.
Буквально за несколько минут до закрытия нью-йоркского рынка в среду Сорос разговаривал с Дракенмиллером. К тому времени индекс Dow Jones рос уже два дня, но Дракенмиллер был уверен, что это преддверие нового падения. Он досконально изучил историю всех рынков, которые когда-либо постигал крах, и вывел закономерность: резкое падение цен на рынке приводило к двухдневному росту цен, которое снова сменялось резким падением рынка. В ту среду Дракенмиллер сообщил Соросу, что намерен играть на понижение.
Но Сорос придерживался другого мнения. Он посоветовался со своими консультантами, которые уверили его, что «черный понедельник» — просто ошибка. Это всего лишь ночной кошмар, спровоцированный «страхованием инвестиционных портфелей».
Дракенмиллер был ранней пташкой, и на следующий день, в четверг, он проснулся в небывалом волнении. Но когда проверил лондонский рынок, то увидел, что все ценные бумаги были распроданы. Если Нью-Йорк последует примеру Лондона, то «короткие» позиции Дракенмиллера выстрелят, а у Сороса будут большие неприятности.
Около 7 часов утра Дракенмиллеру позвонили из фьючерсной конторы Salomon Brothers. Брокер сообщил ему, что фьючерсы могут упасть «до двух сотен». В прошлый вечер фьючерсы закрылись на значении 258 пунктов; их падение до 200 означало бы, что они потеряли пятую часть стоимости. Дракенмиллер предположил, что он может извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Он велел своему брокеру отступить от игры на понижение, если фьючерсные контракты упадут до 195.
Рынки открылись, и фьючерсы сразу же упали до 200 и ниже. Указания Дракенмиллера Salomon Brothers выполнила, что принесло ему прибыль в размере 25% с позиций, которых он придерживался с прошлого вечера. Но рынок продолжал стремительно падать, вопреки всем прогнозам и логике. Было ощущение, что кто-то попросту его «валит». Дракенмиллер решил позвонить своему другу. «Джордж, я хотел сказать, что играл на понижение всю прошлую ночь, но думаю, это пора прекращать, — сказал он. — Кто-то распродавал свои ценные бумаги абсолютно непродуманно, как слон в посудной лавке».
Голос Сороса звучал спокойно и отстраненно. «Я зализываю раны, — сказал он. — Я войду в игру как-нибудь в другой раз».
Только на выходных Дракенмиллер окончательно понял, что на самом деле произошло. Он взял в руки последний выпуск журнала Barron’s и прочитал, что именно Сорос был тем самым «слоном в посудной лавке». По версии журнала, странное поведение Сороса было связано с неприятностями на рынках Японии. После огромного скачка вверх в среду (отскок после «черного понедельника») токийский рынок в четверг снова начал расти. Сорос решил закрыть свои короткие позиции на фьючерсной бирже, но он не мог распродать позиции до тех пор, пока власти Гонконга не открыли фондовые рынки. У фонда появились финансовые проблемы.
В понедельник убытки начали нарастать, но уже на Нью-Йоркской бирже из-за падения американских акций. Фонд «Квантум» рискнул, поддавшись минутной самоуверенности, которая может погубить любой фонд, значительная часть позиций которого открыта с использованием заемных средств, «кредитного плеча». Как только кредиторы понимают, что у заемщика неприятности, они начинают отзывать свои средства. Это не оставляет фонду иного выбора, кроме как продавать акции на слабом рынке, плодя все больше убытков. Когда в четверг лондонский рынок снова резко упал, предвещая очередную распродажу акций в Нью-Йорке, Сорос решил, что пришло время выйти из игры.
«Я не понимаю, что происходит, — сказал он, — нам просто нужно выйти в наличные. Мы еще сможем отыграться». Затем он сказал трейдеру Джо Орофино, что нужно уйти с фондового рынка. Весь портфель фонда «Квантум» в размере $1 млрд предстояло сбросить, и немедленно. Но продать позиции такого объема нельзя, не изменив ситуации на рынке. Трейдеры в отделе фьючерсных торгов начали безудержную продажу по крайне низким ценам. Цены валились с бешеной скоростью. И такие инвесторы, как Дракенмиллер, поняли, что это может привести к полному краху рынка еще до того, как кто-то сможет получить выгоду от коротких позиций. «Когда они поняли, в какой последовательности все произойдет, они максимально понизили цены на рынке», — печально вспоминал Сорос впоследствии.
Решение Сороса выйти в наличные стало, вероятно, самым большим промахом за всю его карьеру и стоило его фонду $200 млн собственных средств. Если до кризиса годовая прибыльность «Квантума» составляла 60%, то спустя одну неделю кризиса он превратился в убыточный, с потерями 10% в годовом выражении. С учетом кредитов и средств клиентов $840 млн были потеряны безвозвратно. Этот случай выявил слабые места хедж-фондов, что отрицательно сказалось на развитии всей отрасли в последующие годы: чем крупнее становился фонд, тем сложнее ему было войти на рынок или выйти из него, не спровоцировав при этом кардинального изменения цен. Если бы «Квантум» не был таким крупным, то в понедельник Сорос решил бы проблему столь же быстро, как это сделал Дракенмиллер.
После «черного понедельника» над Соросом стали посмеиваться. Анонимный источник сообщил лондонской Times: «Потребовалось 20 лет, чтобы Джордж Сорос был признан гением своего дела, и всего 4 дня, чтобы превратить его в ничтожество». Forbes в своей редакционной статье не без ехидства вспоминал о злополучной обложке Fortune, своего главного конкурента. «Если такой богатый, невероятно тщеславный и известный фондовый менеджер, как Джордж Сорос, появляется под хлестким заголовком, продавай свои ценные бумаги», — иронизировал автор.
Конечно, Сорос никуда не делся — в последующие годы он неоднократно показывал мастерство стратега и трейдера. Уже к концу того же 1987 года стало ясно, что выводы о финансовой кончине Сороса преждевременны. Сорос оказался на втором месте в списке богатейших людей Уолл-стрит по версии журнала Financial World. А на первом — не кто иной, как Пол Тюдор Джонс, технический аналитик и поклонник литературного таланта Сороса.
http://saaglov.blogspot.com/2013/05/